– Возьмите… Пусть это будет у Вас, – он протягивает купюры.

Она берёт и в этом движении чуть касается его, тут же дёрнувшись, как от удара током. Рельефность и магнетизм этих рук… Лучше не смотреть… Титаническим усилием воли она отводит глаза. Редкостный коктейль из любви и страха плещется внутри, и поэтому уезжать надо срочно, пока ещё решение свежо, пока ещё есть силы.

Со дна сумки, распотрошив и нервно утрамбовав обратно платья, она достаёт балахон. Надевает его. Ровно застёгивает молнию.

– Я провожу Вас до автобуса, – говорит мужчина севшим голосом, забирая сумку.

– Хорошо, – кивает она.

Дверь. Они спускаются на лифте и выходят на улицу. На остановке стоит маршрутка – это конечная, кольцо. А там, за углом – цветочный ларёк, где они встретились. И трава такая ярко-зелёная, и небо – пронзительно голубое.

Соня тянется за сумкой. Он отдаёт и вдруг… мягко целует её в губы, едко пахнущие корвалолом.

– Я люблю Вас, леди.

Вдо-о-ох! Она бросает на него последний взгляд, точно собака, которую уволакивают на удавке прямо из будки, и… Что? Он плачет? Две настоящие слезины скатываются по его щекам – одна за другой. Что? Что-о-о?

Мужчина суетливо хлопает себя по бокам, обыскивает, – вылетая из-под неловких пальцев, листопадом сыплются фантики, – и, наконец, выуживает конфету. Растерянно суёт ей в карман:

– Это Вам.

Затем резко отворачивается и, не вытирая лица, понуро идёт назад, к дому. Соня ныряет в автобус. Трясущейся рукой протягивает водителю горсть монет:

– До конца.

Тот, ставший невольным свидетелем расставания, медлит, будто тоже хочет, чтобы она осталась, – как будто только это и будет правильно после поцелуя, слёз, конфеты и всех этих слов.

– Один б-б-билет, – дрогнувшим голосом произносит Соня, хотя и так понятно, что ей нужен билет и только один.

«Давай же, дяденька, поторопись!»

Водитель, тяжко вздохнув, берёт деньги, даёт билетик.

Соня забивается в дальний угол, – на этих местах сидела парочка, когда они ехали в джазовую филармонию.

«Леди, Вы погнёте поручень».

На билете – до счастливого – не хватает одной единицы, и это становится последней каплей. Соня всхлипывает, впивается в кулак зубами и глухо всхлипывает, рыдает, мелко дрожа всем телом.

По ногам щекотно пробегает невидимый хвост. Внизу – никого, но слёзы сразу уходят, пересыхают.

Водитель больше не ждёт, и автобус срывается с места. Вот супермаркет и – сразу – знакомый дом, ставший таким родным. Соня видит, как мужчина подходит к подъезду, достаёт ключи, медлит и оборачивается. Их глаза встречаются – всего на пару секунд, – но затем автобус сворачивает, и она теряет его из виду.

Яркими солнышками в цветочном ларьке полыхают герберы, будто провожая её навсегда. «Позвольте, я куплю Вам цветок?» – звучит в голове такой обожаемый голос, – голос её мужчины.

И следом приходит только одна, наиглупейшая мысль: что аптекарши, которые с некоторых пор стали заказывать презервативы пачками, сегодня его не дождутся.

Глава 21

Море. Нам обещали море (П. Кашин, «Море»).

С тех пор, как семнадцатый номер был разгромлен, прошло пару дней. Грета успела отлежаться и убедить себя в том, что от жары и мужниного перегару с ней случилась галлюцинация, ибо другая версия – шизофрения – прозвучала из уст тётушки устрашающе.

Муженька определили в городскую больничку с переломами рёбер и конечностей, не говоря уже об алкогольном, мать его, делирии38. Держать обещали подольше. Его способность к выпрыгиванию из окна с одновременным выламыванием рамы списали на крепкое телосложение, отягощённое количеством выпитого, ведь как известно: «Пьяному море по колено, а лужа по уши». Смятую тележку и дверь тоже навесили на него, – а на кого же ещё?

Никакого дракона он, разумеется не помнил, как, впрочем, и всего остального.

Трещина на потолке была вменена в укор точечному землетрясению – неведомой аномалии, возникшей в результате всемирного потепления, озоновой дыры и загрязнения Тихого океана. Ну и что, что здесь никогда его не было. Всё бывает впервые. Это всё спутники виноваты, которые бороздят.

Оконный проём заклеили целлофаном, а перекорёженную дверь оставили как есть, – с корнем выдранная и погнутая петля требовала покупки новой, – так что номер стоял открытым.

С утра Грета почувствовала себя лучше. Бодрячком поднялась с кровати, выпила залпом кофе и пристала к тётке с расспросами о том, когда ей уже можно будет выйти работать. Та осадила её:

– Отдыхай пока. Управляющий дал тебе пару дней, так что иди вон лучше… искупайся. Я сказала, что ты перетрудилась.

– Спасибо, – Грета прочувствованно чмокнула её в щёку, и та смущённо зарделась, махнула рукой, да и пошла себе, прихрамывая больше обычного.

Грета начала задумчиво бродить по гостинице, пока ноги сами не принесли её к семнадцатому номеру. Сама не заметив как, она обнаружила, что стоит перед покосившейся дверью, рядом с которой на стене красуется процарапанный след – длинный и глубокий. От тележки, должно быть. Набравшись храбрости, Грета потянула дверь на себя, – та нехотя подалась, надсадно скрипнула, – и, отворив её на достаточную ширину, протиснулась внутрь.

В комнате царил покой и полумрак, золотистые шторы были задёрнуты. Немного постояв, Грета прошла к кровати, – под ногами заскрипела штукатурная крошка, – и осторожно села.

Женщина, как очевидно, из номера съехала: в пустоте квадратного шкафа болтались костлявые вешалки, на матрас накинуто покрывало и только – постельного нет.

Всё, похоже… Конец её чтениям…

Грета наклоняется к тумбочке, выдвигает нижний ящик и смотрит в пустоту. Порывисто толкает его обратно, и в крайней точке закрывания изнутри слышится слабый стук, будто что-то по инерции проехалось по дну и ударилось в стенку. Не веря своим ушам, Грета присаживается на корточки и вновь приоткрывает ящик. В пределах видимости ничего. Показалось? Точно в нору, она ныряет туда рукой и натыкается на заветную тетрадь.

– Забыла что ли? – ахает Грета.

Крадучись, она подбегает к окну, усаживается под занавесками на пол и открывает дневник с конца в надежде прочесть о последних событиях, чтоб окончательно прояснить их.

Тетрадь исписана полностью. На внутренней стороне обложки значится позавчерашняя дата, и Сониной рукой коряво написано: «Чуть не убила гада. Пальцы болят писать – ободрала ногти о штукатурку. Я вернулась с моря пораньше, и в номере оказался урод, насилующий горничную на моей, сука, кровати. Теперь говорят, что он сиганул в окно, испугавшись землетрясения. Придётся съехать».

Грета читает дальше и с удивлением обнаруживает в последнем абзаце вот что: «Дорогая Грета! Муж у тебя – редкостный мудак. Уходи от него. P.S. Прости за Глор – она бывает импульсивна. Соня».

– Глор? – Грета, вздрогнув, отбрасывает дневник, и тот, шелестя страницами, распластывается на полу. Трогает царапины на лице, покрытые струпом.

В коридор выходит влюблённая парочка. Смеются, умолкают и, судя по мокрому чваканью, целуются взасос.

Грета подбирает тетрадь. Уверенно протиснувшись между скособоченной дверью и вырванным косяком, она расталкивает девушку и парня локтями, – оба только испуганно вскрикивают, – и вываливается во двор. Деловитая тётушка двигает там горшки с петуниями и, увидев племянницу, порывается что-то сказать, но не находится. Грета с отрешённым видом проходит мимо.

На улице благодать: солнце прогревает прозрачный воздух, на синем небе – ни облачка. Грета доходит до изумрудного лимана, опускается на гальку и, уже не скрываясь, открывает дневник с конца.

«Дул боковой ветер, и море почернело, стало мутным. Волны, обрушиваясь на береговые камни, взрывались миллиардами серебристых светящихся брызг, выплёвывали на берег обрывки водорослей и громко хрустели камнями, будто перебирая их огромной рукой. Идея искупаться отпала сразу, и я сидела, наблюдая, как ветер уносит с пляжа и играючи кувыркает поверх воды надувные круги.

Вчера я залезла на гору и заблудилась. Нужно было найти спуск и успеть на оба автобуса. Часа три я сползала по пологой горе. Камни катились из-под ног, срывались и улетали вниз… и ковёр из сухих, опавших иголок был такой скользкий… Вода закончилась, немилосердно палило солнце, наполняя сей ад одуряющей смесью из можжевельника и кедровой коры, и не было никакой надежды, что там далеко внизу тропа, а не очередной утёс с прекрасным,